Юрий Борисов. По направлению к Рихтеру: 1979-1983

Машина уже въехала на Николину Гору. Это было самое красивое время - конец весны.

Что мы подъезжаем к даче, я понял по висевшим в воздухе вариациям Брамса. Игралась свирепая Восьмая вариация Первой тетради. Левая рука по немного расстроенным басам била наотмашь - эхо от этих ударов разлеталось по всей Горе. Птицы безмолвствовали.

У меня в руках - трехлитровая банка с загустевшим луковым супом. Я обещал Рихтеру, что он будет его дегустировать. Сегодня утром его сварила моя мама, снабдила гренками и тертым пармезаном. Со своей стороны, Рихтер обещал поставить французское вино.

Я стоял со своей ношей перед Его домом и впитывал Брамса. На крыльце появилась Нина Львовна и приветливо сообщила: "Еще четыре минуты!"

Ровно через четыре минуты появился Он. В синем кимоно.

Как доехали? Здрасьте! Привезли то, что обещали? Говорят, вечером будет дегустация. Это вы сами готовили? Я луковый суп много где пробовал, но знаете, где он самый невкусный? Как раз в Париже...

Сейчас я вам покажу комнату, где вы можете располагаться. И ваши черные носки отдам. Они очень меня выручили. Я ведь все забывал; и бабочку, и ноты, и целый чемодан. Но чтобы носки... Я всегда куда-нибудь опаздываю, вот и в Клин тогда тоже. Нина Львовна рассказывала, что, уже отчаявшись, решила поискать носки на ком-нибудь из зрителей. А что оставалось - не играть же в серых? Чувствует себя неловко - оттого, что надо на чужие ноги смотреть. С ней все здороваются, а она почти никому не отвечает. И вдруг - вы...

Ну и сюжет! Это еще хорошо, что вы согласились отдать и что на мои ноги налезли.

А серые мои храните? Все равно, когда будете их демонстрировать, вам никто не поверит.

Мы вошли в дом. Возможно, он напоминал дом Дмитрия Петровича Силина, героя любимого чеховского рассказа Рихтера. Возможно, и нет. Я знал этот рассказ, и знал, что его любит Рихтер.

Первое впечатление было, что дом несколько старомодный и... темный.

К тому времени, банка с луковым супом уже стояла в холодильнике. Пройдя первую комнату с большим абажуром - по-видимому, столовую, - очутились в темном коридорчике с веселым японским фонариком. Откуда начали подъем по узкой лестнице на второй этаж.

Здесь ваша келья. Можете отдыхать. Между прочим, я ее больше люблю, чем свою. Потому что здесь нет рояля! (Напевает басом). "И в келий святой душою отдыхали"... Откуда это? Это же Пимен в Чудовом монастыре!

Нет, отдыхать я вам не дам. Пойдете на прогулку! Нарисую маршрут - он рассчитан ровно на четыре часа. У вас шаг быстрый? Значит, часа на три с половиной. И раньше не возвращайтесь! Мне надо кое-что поучить. Только Брамс мог такое написать - так неудобно. А у Шумана в "Фантазии"? Эти скачки... Как какое-то проклятье! Я знаю, как их буду играть - надо зажмуриться! Хотите пари: девять раз сыграю со светом и смажу, а в темноте у меня получится?

Быстро спускается вниз. Набрасывается на "скачки" второй части - и играет безупречно чисто. Даже быстрей, чем на знаменитой записи. От радости громко хлопает крышкой.

Вот видите, "вслепую" - и с первого раза! Да, но вы же не поверите, что играл "вслепую"? Финал "Венского карнавала" совсем не проще - очень трудный! Там все происходит возле кабинета известного венского доктора. К нему толпы жаждущих - со своими неврозами, сновидениями. Каждый рассказывает свою историю, но сам доктор не показывается. Конечно, все в масках, все на фоне карнавала!

Такая же пестрота в первой части. И мой папа, который прожил в Вене около двадцати лет. И мой венский дебют в 62-м - совершенно провальный. Знаете, с чего я начал концерт? С "Венского карнавала"! Но все личное спрятано, потому что и тут - маски! Похоже на второй акт "Летучей мыши". Маски, а значит - обман! Все не те, за кого себя выдают.

В средних частях - рисунки Эгона Шилле. У нас совсем не знают этого художника. Это настоящая Вена начала века. Совсем не такая, как у Климта или Кокошки.

Романс - карнавал глазами ребенка. Это маленький шедевр Шилле. Сидит сгорбленный, поджав под себя ножки. Широко открытые глаза... и стариковские руки.

Скерцо - карнавал обнаженных! Шилле был большой мастер по этой части. Это самое дно Вены, намного интересней, чем памятник Штраусу или Пратер. Я вижу их угловатый, нелепый танец.

Интермеццо - утонченный Подсолнух. Извините за нескромность, напоминает меня в молодости. Крылья еще опущены и совсем тоненькие ножки. Шилле тyт интересно развивает Ван Гога.

Конечно, это моя Вена, а не Вена Шумана. Как бы все времена вместе.

Последнюю пьесу из "Пестрых листков" тоже воспринимаю очень лично. Если помните, там такое цыганское приплясывание: трьям-трьям! На грани безумия... А во мне ведь есть - и цыганское тоже. Все время веду цыганскую жизнь - с одного места на другое. Чего только не намешано! Преобладает русское и немецкое. Но еще и польское, и шведское, и татарское. Меня это мучит.

Извините, я задержал вас с прогулкой. (Напевает тему "Прогулки" из "Картинок с выставки"). Ну, вот, опять Мусоргский!

Желаю вам встретить на дороге Качалова или Прокофьева! Они тут неподалеку...

Как только я вышел из дома, зазвучала та же дикая вариация, и левая рука также исступленно начала бить по басам. Птицы запели, когда я уже довольно порядочно отошел от дома.