Вечером зажегся абажур. Нина Львовна и Святослав Теофилович ели суп молча. Вино, как и обещано, было французское.

- Почему все молчат? Суп вкусный, насыщенный. Надо его громко хвалить: хочу добавки! хочу добавки!

И несколько раз постучал ложкой.

- Супа больше нет.

- Уже нет? Значит, и добавки нет? Тогда будем готовить новую порцию. Вы знаете рецепт супа?

- Нужно много-много лука...

- Ниночка, что еще есть в холодильнике? Вот так всегда, французское вино будем заедать гречневой кашей!

Вот если б мы были в Москве, сыграли сейчас в игру. Позвали бы Таню и Тутика. После ужина - игра в самый раз. Я назвал ее "Путь музыканта". Надо вас к ней подготовить.

Каждому участнику выдается по тридцать фасолин - это деньги, ими надо расплачиваться. Кидаешь кубик. Выпасть должна только "шестерка". Это значит, что ты родился, точнее, ты - найден. Анна Ивановна Трояновская сделала замечательные рисунки. Рядом с "шестеркой" изображен подкидыш. Он дождался своей судьбы, и она поведет его по опасному, извилистому пути.

Сразу - "ошибки воспитания". Тебя порют. Вас в детстве пороли? Нет? Меня тоже... Я как-то все время ускользал. А вот ребенка из "Gradus ad Parnassum" довели воспитанием. Я этой вещи из Дебюсси не играю, и вообще избегаю таких слезливых, сентиментальных пьес. Хотя "Gradus ad Parnassum" очень уважаю. Помню, как Генрих Густавович проходил ее в классе с кем-то из учениц. У нее Дебюсси совершенно не шел. Тогда Нейгауз заставлял ее в конце пьесы рыдать: "Ну, громче, еще громче!.. Тогда все получится". И, кажется, даже дергал за волосы. Конечно, не больно.

И "Детские сцены" Шумана, и "Детский альбом" Петра Ильича - восхитительные. Но я неловко себя чувствую даже когда их слушаю. У меня сразу перед глазами лицо девочки с короткими ножками и бантиком. Глупее не придумаешь. Она сидит за роялем страшно испуганная. Ей кажется, что сейчас ее будут бить... это такая обложка к книжке Лурье "Рояль в детской". Ее сделал художник Митурич. Папа ее для меня купил... А я не притронулся.

Мне было лет шесть-семь, не больше. В Одессе никто моим воспитанием заниматься не думал.

Когда папа узнал, что я читаю "Пеллеаса и Мелизанду", "Вечера на хуторе близ Диканьки", он решил меня повоспитывать. Достал Ветхий Завет и медленно, вкладывая в меня каждое слово, прочитал притчу об Аарааме и Исааке. Тут я почему-то не выдержал и заплакал. Все стали меня утешать, особенно мама. Она даже сделала папе замечание, что мне такое читать еще рано. Папа как мог оправдывался: "Но Светик уже читал Метерлинка!"

Когда я успокоился, то сразу спросил папу: "Даже если тебя попросит Бог, ты сделаешь со мной это?"

Ветхий Завет очень опасный, я с тех пор... не боюсь его. Вот начал читать Расина, хочу прочитать всего - от корки до корки. Бергот у Пруста выше всего ставил "Гофолию" и "Федру". Помните вторую часть "HAMMERKLAVIER", ее минорный эпизод? Это Авраам ведет Исаака на гору. Даже нож над головой заносит...

А фуга? Строительство ковчега, что же еще?

Мое "строительство ковчега" Кокошка запечатлел. При этом постоянно тянулся к своей фляжке. А там - виски. Сам отопьет, после вольет в меня - я только чуть голову запрокину, чтобы не останавливаться.

Раз десять фугу сыграл медленно - у него за это время вышло десять эскизов. Я бы и рад, если б больше. Бузони говорил, что жизнь человека слишком коротка, чтобы выучить эту проклятую сонату.

В том эскизе, что я отобрал, видны все мои муки... Ну, и то, что был уже под приличным градусом, тоже видно. Виски с утра, на голодный желудок...

Я слышал в Олдборо кантикл Бриттена "Авраам и Исаак". Изумительная вещь, очень священная. Конечно, для Пирса. Рассказал Бриттену про папу, как он меня "образовывал" Ветхим Заветом. И тогда Бен, приложив палец к губам, шепотом, поведал свою тайну. Очень мистическую.

Он прогуливался по берегу океана. Часов пять утра. Обычно в это время уже рыбаков много, а тут - никого... Небо затянуло непонятными сине-оранжевыми кругами. Как у Ван Гога. С неба раздается "пи-и... пи-и...". Похоже на крик птицы, только не один голос, а два. Потом Бриттен слышит слова, совершенно отчетливо: "Пойди и сожги то, что написал вчера ! " Он был в полном отчаянии, потому что сжигать ничего не хотелось. Ему повторили, уже ультимативным тоном: "Пойди и сожги..." Бриттен решил проявить характер и ничего не сжег. Просто записал этот раздвоенный голос и получился кантикл.

"Знаешь, Слава, почему я тогда не сжег? - спросил меня Бен. - Во мне же сидит дух протеста! Все вопреки! И в тебе сидит..."

Когда я приехал в Америку, Серкин решил подыскать для меня квартиру. Оставайтесь, оставайтесь! - упрашивали все, кому не лень. Я тогда предложил Серкину: "Уверен, в Москве очень понравится, как вы играете. Если захотите уехать из Америки, дайте мне знать, и я вам в Москве подыщу квартиру. В самом центре".

Наверное, это было не слишком тактично. Даже самонадеянно. Серкин - изумительный музыкант и предлагал очень искренне.

Спрашивают до сих пор: почему вы не остаетесь, почему, почему? Вот Ростропович, Ашкенази... Может, я бы подумал, если б не две вещи. Не я первый - это главное. В любом побеге есть страшное унижение. Когда ты уже там останешься, они будут иначе с тобой разговаривать. Вторая причина - дух протеста. Бриттен прав: он во мне есть. До тех пор, пока не открою ноты.

Представьте, сегодня еще учить квинтет Шуберта! (Неожиданно, подражая оперному Фаусту). Дух Шуберта, снизойди!

Всего знаком с сорока духами. Каждый со своим характером, каждый себе на уме...

К этому времени уже выпили чай. Нина Львовна мыла посуду на кухне, Святослав Теофилович отправился заниматься. Бог огня, самая высокая Музыка в мире, находился сейчас в соседней комнате. .. Но ожидаемых звуков я не дождался. Щелкнула одна дверь, другая, и появился Он, несколько огорченный.

Не снизошел... Наверное, сегодня уже не явится.

А ведь дух Шуберта самый послушный, совершенно особенный. Он приносит другое время, мы его абсолютно не знаем. Нет, финал D-dur'ной сонаты как раз наше время, земное! (Отстукивает ритм, напевает тему). Как игрушечный Биг-Бен... Вы носите часы на руке? Очень важно, что нет. Для меня - это знак... Раньше всего, еще студентом, сыграл "Скитальца", а потом уже эту сонату.

Шубертовские сонаты как романы Пруста. И любовь в них - как и у Пруста - в себе, твое внутреннее состояние.

Бриттен интересно передавал свои ощущения от f-moll'ной четырехручной фантазии: "Адам спит для того, чтобы могла быть сделана Ева. Христос умер, чтобы могла появиться Церковь.. " Мы только один раз сыграли эту фантазию... Но у меня нет желания ни с кем ее больше играть.

Как они с Пирсом пели "Колыбельную ручью" - это незабываемо! А разве после их с Ростроповичем "Arpeggione" захочется это повторить? Вот первая тема у рояля... и сразу как Пестум. Pianissimo у Бриттена выразительнее, чем у меня!

Формы Шуберта подобны строению тела. Одни еще стройны и подвижны (Сонаты a-moll - большая, D-dur, c-moll), другие уже оплывшие, несколько заторможенные. Из этих соображений меня и тянет к В-dur'ной, С-dur'ной.

Все просто. Надо найти вертикаль, которая делит тело на две половины: правая - это свет, левая... Ну, примерно вот так (гасит абажур, зажигает стоявший на столе подсвечник). "Земля была безвидна..." Значит, жизнь предшествует свету, ее символ - тьма. Это начало G-dur'ной сонаты. Завеса снимется только в разработке сонаты. (И сказал Бог: да будет свет). Но свет ненадолго. Все снова накроется покрывалом.

В первой части а-moll'ной сонаты (маленькой) Бог обдумывает строение человека. Бог с резцом в руке. Создаются точки опоры: живот и ноги. Без них не будет звучать. Давид Федорович достиг желаемого звука, только когда отрастил живот, как у Брамса - он сам в этом признавался. Для Ойстраха важен живот, для меня - ноги, начало ног. Чтобы было удобно сидеть.

Странное дело - первая тема а-moll'ной сонаты перекликается с Мусоргским. Это же "Быдло" из "Картинок с выставки"!

Однажды мне приснился удивительный сон. Я увидел себя скульптором, лепившим Адама. Но в этом же сне я был у скульптора ассистентом. Замешивал глину. Такое раздвоение - как у Достоевского. Когда "скульптор" прилег отдохнуть, "ассистент" подкрался к скульптуре и отбил резцом палец на правой руке. Не знаю, из зависти или из духа протеста?

Через несколько дней я ввязался в драку и сломал палец на правой руке. Пришлось учить Равеля, леворучный концерт.

Нина Львовна не любит, когда я его играю. Устраивает по этому поводу сцены. Но я все равно играю. А не любит она из-за того, что с левой стороны - сердце. "Есть же леворучный у Прокофьева, Бриттена - играй-те их. Они всяко будут полегче!" - настаивает Нина Львовна.

Интересно, вы видели себя во сне в раздвоении? Чтобы было два человека и оба - вы? Кого бы я не спросил, никто не видел.