Концерт в ''Архангельском''
Добавлено: Вс апр 22, 2007 3:17 am
Наталья Шемятенкова
Концерт в “Архангельском”
1
…И завершая свой обряд,
Сентябрьский день скользил к закату.
Дворец был дымкою объят,
И лев дремал пред ним косматый.
И классицизма строгий лик
Взирал изысканно и прямо,
Он простотою был велик
В убранстве осени багряном.
Дождя рассыпалась казна,
Умыв дворцовые колонны,
Легко струилась желтизна,
Собою напоив салоны.
Сквозь полукружья окон зала
Синело небо в вышине.
Мазками осень разбросала
С палитры краски в тишине.
Стекались по аллеям люди,
Шли молча, листьями шурша.
Сам день, казалось, был прелюдией
К тому, чего ждала душа.
2
Весь в ожидании полета
Стоял рояль, взмахнув крылом.
Готовые сорваться ноты
Нетерпеливо бились в нем.
Тот миг пришел издалека,
И Рихтер замер на мгновенье,
Предвосхищая вдохновенье,
Дрожала сильная рука.
Вот “Баркарола” зазвучала,
Светла, прозрачна, весела,
И в бликах солнечных качалась,
И легкость ветра донесла.
И тройка русская летела,
Призывно, радостно звеня,
Умчать нас будто бы хотела
В простор заснеженного дня.
Как шаль, своим теплом укрыла
Мелодия “У камелька”,
И стало так уютно, мило
И грустно, может быть, слегка.
А мысли далеко витали,
Уйдя в раздумьи о былом.
И образы все возникали
И хороводили кругом.
И вспомнилось, как коротали
В мечтах о радости простой
Встарь вечера, в огонь бросая
Поленья с нежной берестой.
Теряли, верили, любили,
Не избегая слез и мук.
Прощать умели, дорожили
Улыбкой и пожатьем рук.
И должно нам судьбе воздать,
Что музыка жила, дышала
И мысли наши возвышала,
Зовя любить и сострадать.
3
Как многое предстанет взору,
Когда, душой всему открыт,
И внемлешь музыке и хору
И воедино с ними слит.
И солнце в душу проникает,
И разум смело озарит.
Все краски мира взор впитает,
Все впечатленья оживит.
Тоски растает холодок,
Что так предательски забрался
В укромный дальний уголок
И долго в сердце оставался.
4
Вот сумерки уже упали,
Чайковский больше не звучал.
И стало тихо-тихо в зале:
Застыл артист, рояль молчал.
Вдруг в упоении стихией
Взорвал аккордом тишину,
И ветры яростно-лихие
Нас подхватили, мы – в плену…
В плену рахманиновских звуков
Порывов, мыслей и страстей,
Рождаемых в прекрасных муках,
Способных разнести “Стейнвей”.
И к тайне звуков приобщая,
Нас музыкант повел с собой,
И ум, и сердце очищая
В раздумьях над чужой судьбой.
И образы живые всплыли,
Скульптурная рельефность чувств
Нас покорила, захватила,
Сорвав восторг с застывших уст.
А откровенье все звучало,
Но видно было – в складках лба
Жемчужное сверкание венчало
Усилья вдохновенного труда.
“Москва”, # 3, 1985
Концерт в “Архангельском”
1
…И завершая свой обряд,
Сентябрьский день скользил к закату.
Дворец был дымкою объят,
И лев дремал пред ним косматый.
И классицизма строгий лик
Взирал изысканно и прямо,
Он простотою был велик
В убранстве осени багряном.
Дождя рассыпалась казна,
Умыв дворцовые колонны,
Легко струилась желтизна,
Собою напоив салоны.
Сквозь полукружья окон зала
Синело небо в вышине.
Мазками осень разбросала
С палитры краски в тишине.
Стекались по аллеям люди,
Шли молча, листьями шурша.
Сам день, казалось, был прелюдией
К тому, чего ждала душа.
2
Весь в ожидании полета
Стоял рояль, взмахнув крылом.
Готовые сорваться ноты
Нетерпеливо бились в нем.
Тот миг пришел издалека,
И Рихтер замер на мгновенье,
Предвосхищая вдохновенье,
Дрожала сильная рука.
Вот “Баркарола” зазвучала,
Светла, прозрачна, весела,
И в бликах солнечных качалась,
И легкость ветра донесла.
И тройка русская летела,
Призывно, радостно звеня,
Умчать нас будто бы хотела
В простор заснеженного дня.
Как шаль, своим теплом укрыла
Мелодия “У камелька”,
И стало так уютно, мило
И грустно, может быть, слегка.
А мысли далеко витали,
Уйдя в раздумьи о былом.
И образы все возникали
И хороводили кругом.
И вспомнилось, как коротали
В мечтах о радости простой
Встарь вечера, в огонь бросая
Поленья с нежной берестой.
Теряли, верили, любили,
Не избегая слез и мук.
Прощать умели, дорожили
Улыбкой и пожатьем рук.
И должно нам судьбе воздать,
Что музыка жила, дышала
И мысли наши возвышала,
Зовя любить и сострадать.
3
Как многое предстанет взору,
Когда, душой всему открыт,
И внемлешь музыке и хору
И воедино с ними слит.
И солнце в душу проникает,
И разум смело озарит.
Все краски мира взор впитает,
Все впечатленья оживит.
Тоски растает холодок,
Что так предательски забрался
В укромный дальний уголок
И долго в сердце оставался.
4
Вот сумерки уже упали,
Чайковский больше не звучал.
И стало тихо-тихо в зале:
Застыл артист, рояль молчал.
Вдруг в упоении стихией
Взорвал аккордом тишину,
И ветры яростно-лихие
Нас подхватили, мы – в плену…
В плену рахманиновских звуков
Порывов, мыслей и страстей,
Рождаемых в прекрасных муках,
Способных разнести “Стейнвей”.
И к тайне звуков приобщая,
Нас музыкант повел с собой,
И ум, и сердце очищая
В раздумьях над чужой судьбой.
И образы живые всплыли,
Скульптурная рельефность чувств
Нас покорила, захватила,
Сорвав восторг с застывших уст.
А откровенье все звучало,
Но видно было – в складках лба
Жемчужное сверкание венчало
Усилья вдохновенного труда.
“Москва”, # 3, 1985